«...в отличие от нашей революции, Французская сравнительно быстро завершилась, как известно, реставрацией 1814 года (то есть ровно через четверть века): на престол взошел родной брат казненного в 1793 году короля, вернулись в страну эмигранты и изгнанники, обрела прежний статус Церковь и т. п.
Все это, конечно, не могло возвратить страну к ее дореволюционному состоянию; слишком кардинальными были перемены, и уже в 1830 году "маятник" истории двинулся "влево" - в Париже вспыхнул бунт, который как бы "уравновесил" реставрацию и революцию. И в свете этого сам начавшийся в 1814 году период реставрации во Франции предстает, в сущности, как восстановление связи времен, преодоление того тотального "отрицания" предшествующего исторического бытия (и сознания) страны, которое началось в 1789 году.
Совсем по-иному шло дело в России. Нечто подобное реставрации началось у нас только в 1991 году - то есть не через четверть, а через три четверти века (по сути дела - жизнь трех поколений) после 1917 года<…>
Естественно встает вопрос: почему в той же Франции "отрицание" революции произошло всего через четверть века, а у нас для этого потребовалось в три раза больше времени?
Ответ на этот вопрос, как говорится, нелегкий и способен вызвать резкие возражения и даже возмущение. Относительно быстрая реставрация во Франции определялась, конечно же, ее военным поражением в 1812-1814 годах, и, если бы в 1941-1945-м мы не победили, а потерпели поражение, у нас произошло бы то же самое... Наша великая Победа как бы целиком и полностью "оправдала" Революцию. <…>
В годы войны и некоторое время после Победы предпринимались те или иные усилия для преодоления разрыва с многовековой историей страны, но образование - в результате Победы - "соцлагеря", которое "востребовало" интернационализм, а не обращение к самосознанию России, а также новый "левый" поворот "маятника" в хрущевскую пору как бы окончательно закрепили этот разрыв.
Страна жила так, как будто она в самом деле была "родом из Октября", а ее молодежь - "дети XX съезда". И это вело - и привело - к самому тяжкому итогу. Постепенно нарастало "разочарование" в том, чем жили и во что верили; оно было неизбежным, ибо "совершенное общество", которое вроде бы должно было создаться после Революции, - утопия. В последние годы множество авторов утверждали, что будто бы одна только Россия соблазнилась утопией; однако те всеобщие "Свобода, Равенство и Братство", во имя которых разразилась Французская революция, были не менее утопичной целью, и всего через 25 лет Франция возжелала вернуться назад...
Но благодаря этому (конечно, относительному) "возврату" восстановилась связь времен, и Франция продолжала "нормальное" историческое бытие (пусть и не без ряда дальнейших потрясений). Между тем наша страна, поскольку она до 1990-х годов жила как бы только тем, что породила Революция, оказалась в гораздо более прискорбном положении. Закономерное "разочарование" в плодах Революции для большинства людей означало "разочарование" в самом своем Отечестве, ибо не только молодые, но и старшие поколения не были кровно связаны с тысячелетним историческим бытием и самосознанием своей страны<…>
…слишком длительный "разрыв" исторической преемственности уже привел к очевидному "поражению" страны в 1990-х годах. И, как я стремился показать, эта беда явилась оборотной стороной великой Победы 1945 года...» (В.Кожинов. Россия. Век ХХ-й. http://www.hrono.ru/libris/kozh39_3_3.html)