Мне кажется для России было бы гораздо выгоднее сыграть роль защитницы Германии от притязаний Англии и Франции, своего рода "доброго следователя". Восстановить русско-прусский союз.

Хотелось бы знать, что думал на этот счёт сам Государь. Насколько можно понять, позиция только вырабатывалась и подходы были разными. Я привёл этот фрагмент как лишнее свидетельство того, к чему дело шло.

В общем да. Субгегемон защищает всех от притязаний гегемона и его союзников.

Отчасти и за горами - Карпатскими :).

"Названный же император ответил, что близ одного города в Германии завёлся большой медведь, который много бед причинял жителям. И вот три товарища, которые частенько наведывались в кабаки, зашли к одному кабатчику и стали его просить, чтоб дал им в долг ещё на одну попойку, потому что через два дня они вернут ему всё: ведь они собрались убить того медведя, который много бед чинил их округе и шкура которого стоила много денег, не считая подарков, которые им, конечно, сделают добрые люди. Хозяин тот уважил их просьбу и вот, отужинав, пошли они в место где был тот медведь, и едва они подошли к пещере, как встретили его - много раньше, чем ожидали. Вот испугались они и разбежались. Один на дерево залез, другой в сторону города убежал, а третьего медведь схватил, подмял под себя и сунул рыло в ухо. Несчастный вытянулся на земле и прикинулся мёртвым. А у зверя этого порода такова, что кого б ни держал, будь то человека или зверя, тотчас отпустит любого, как только тот шевелиться перестанет, потому что думает, что тот уже мёртв. Так и тот медведь отпустил несчастного, не причинив ему почти никакого вреда, и удалился в пещеру. Тот, поняв, что свободен, встал и побежал к городу. Товарищ же его, который сидел на дереве и видел всю эту таинственную историю, спустился и побежал за ним, крича, чтоб тот его подождал; тот обернулся и подождал. И вот, когда один нагнал другого, тот, что сидел на дереве, спросил у другого, что ему по секрету сказал медведь, когда так долго держал рыло у него в ухе. Друг ему на то ответил: "Он мне сказал, чтоб я никогда больше не торговал медвежьей шкурой, пока зверюга не сдохнет!" Этой басней и расплатился тот император с нашим послом, не дав какого-либо другого ответа...":)

А я вот прочитал Н.Головина "Военные усилия России в Мировой войне". Тяжелый осадок. Описывается редкая бездарность, неповоротливость высшей царской бюрократии в ходе войны. "Никто не думал, что артиллерия в войне будет иметь такое значение". Видимо, на конницу рассчитывали, как Буденный перед ВМВ. Итог - Таннеберг, где число пушек решило все.

Год два ведомства не могли узнать друг у друга каковы мощности по пр-ву толуола в стране. В это время бросались толпы плохо вооруженных призывников на неподавленную оборону (т.к. подавлять было нечем). Ну прям как в 1941 г.

Повеселила история с минометами. Про них знали со времен Порт-Артура, про их эффективность тоже, но "значения не придавали". Один к одному как при Сталине до ВОВ ("оружие слабых" и пр. ахинея в стиле Тухачевского).

"Решение" проблем со снабжением к 1917 г. по мнению Головина - миф, Россия лишь едва достигла уровня др. держав начала войны. Но оказывается некомпетентность дополнялась еще и спесью - на грани отречения мечтали как бы Германию поделить.

Это всё зависит от того, когда: ДО или ПОСЛЕ. Какой же ещё осадок может быть у русского генерала ПОСЛЕ? Кстати, Головин предлагался в.к. Николаем Михайловичем как один из участников русской делегации на мирной конференции - он пользовался несомненный авторитетом: "Перебирая списки военного ведомства, я положительно останавливаюсь на имени генерала Головина..." Война же должна была кочиться осенью 1917 г. - все это понимали, отсюда и путч. После чего и писались все эти эмигрантские "военные усилия" с "тяжёлым осадком" - ещё бы, так вылететь в трубу истории.

На самом деле книга весьма толковая. ПМВ пришлась на момент в развитии военного дела, когда оборонительные средства были сильнее наступательных. Получилась война на измор, окопы, вши итд. И тут все решала артиллерия. Отсюда и В.Пруссия, и Великое отступление. Как только плотность артиллерии на Вост.фронте смогли повысить, отступления кончились. А на Зап. фронте после Вердена её смогли повысить настолько (до 100 и более на 1 км), что в войне наступил перелом.

Однако при том, что уже к 1916 г. суть (в техническом смысле) войны наверху вполне прояснилась, продолжали зачем-то раздувать численность армии. В 1916 г. дейст. армия выросла почти на 2 млн. чел, еще столько же сидело в тылу. Без пушек ценность этих доп. войск была нулевая, только отвлекали рабочие руки из деревни, а от безделья вновь набранные части разлагались. Здесь Головин прав.

Наличие людских ресурсов - важнейший бонус России. Франция стонала от безлюдья, Германия тоже всё исчерпала. Дело было сделано, надо было готовиться к дележу послевоенного пирога. Отюсда и нервозность "общественности", не понимавшей, что не ей его делить. Что и блестяще подтвердилось.

Общественность волновалась с 1915 г. и по другим причинам.
Царь был не-популярен, не любим народом. А как ни странно, без этого самодержавие невозможно. Царь знал, что не-популярен, но игнорировал сей факт ( кто еще чье доверие должен заслужить и проч).

В старые времена, бывало, в такой ситуации били табакеркой в висок или отправляли в ропшинский дворец под конвоем гвардейцев.
Эти традиции отнюдь не умерли и кое-кто решил их возродить. Но первопричной была непопулярность царя.

По поводу призрака "победы". Ну может Гучков и мечтал о лаврах побелителя кампании 1917 г., но это говорит о его близорукости. Австрия и Германия уже шатались, но до разгрома им было еще далеко, особено на Вост.фронте.

Война была коалиционной, а суммарные ресурсы Антанты всё время росли, а Центральных держав - снижались. Летние кампании на Западе и Востоке решали дело окончательно. Это всё, повторяю, было очевидно всякому компетентному человеку. Осенью 17 г. Германия осталась бы в одиночестве против многократно превосходящего противника и её проблемой была бы только наилучшая в той ситуации формула мира.

Вот процитирую Вам в ответ в отношении характера политической ситуации одного юзера: "Не думаю, что падшая власть непременно обладает "катастрофическими" недостатками (как обычно неправомерно судят постфактум): чаще дело не в пороках обороняющегося, а в потенциях нападающего и случайностях ситуации. Едва ли Вы будете утверждать, что русская власть начала ХХ в. имела (с т.зр. "прогрессивности") больше недостатков, чем за полвека или столетие до того (когда существовала без особых проблем). В данном же случае вполне еще традиционный режим столкнулся с технологиями нарождающегося "массового общества", которым не смог (не успел, находясь в плену иллюзий) противопоставить адекватное оружие." ((c) salery)

Да, общество изменилось, власть - нет. Базис и надстройка, как говорится.

Последний раз столь тяжкая война как ПМВ была у РИ в 1812 г. И военное положение временами была куда ужаснее. Но никто не бунтовал. Образованный класс был намного меньше, особенно критически настроенный к власти. Впрочем, и царь вел себя по-другому. Он довольно неплохо чувствовал общественное мнение, эта полит. гибкость у него от бабки была, видимо.

Если б Александр I в 1812 г. дал повод думать, что им вертит полоумный знахарь и жена (тоже немка), а также продолжал бы держать на командовании Барклая, которого пол-страны считало шпионом (хотя это было не так)... Да, а если б еще Наполеон начал освобождать крепостных прям сразу от границы, а агитаторы разнесли бы эту весть по тылу.

Да Вы прямо кладезь общих мест про "отсталый царизм". Почитайте книги о войне зарубежных авторов. И с удивлением увидите, что они свое руководство еще сильнее ругают, а о русской армии похвалы найдете.

Вот пример. Вы пишете о 1914 году (когда все было в новинку), что "В это время бросались толпы плохо вооруженных призывников на неподавленную оборону". А вот что пишет Лиддел Гарт в книге "Правда о Первой мировой"
О начальном эпизоде битве на Сомме, 1916 года, когда, казалось бы, западные генералы должны были уже поумнеть:

«1916 год знаменателен как год, когда искусство пехотной атаки упало наиболее низко. 1916 год возродил из-за формализма и отсутствия всякой способности к маневру боевые порядки, которые были под стать XVIII веку. Батальоны атаковали четырьмя или восемью волнами, каждая на расстоянии не более 100 м одна от другой. Люди в каждой волне шли плечом к плечу в симметричном и хорошо выдержанном равнении. Их учили наступать спокойно во весь рост, медленным шагом, держа винтовки наперевес, т. е. наступать так, чтобы как можно сильнее бросаться в глаза противнику. Это было полное подражание пехотным "автоматам" времен Фридриха - с той лишь разницей, что наступление не велось уже больше против ружей, обладающих действительностью огня только на 100 м. Неудивительно поэтому, что к ночи 1 июля многие батальоны не насчитывали и сотни бойцов. Хейг приказал применять методы действий германцев под Верденом: раньше чем под удар попадет главная масса пехоты, сильные дозоры должны нащупывать пути и проверять результаты артиллерийской подготовки. Но начальник его штаба Киггель, несмотря на это, приказал наступать "волнами". И лишь когда волны были разбиты огнем противника, британцы получили возможность атаковать.

Дело в том, что человеческая природа и первобытные инстинкты восстали против указанной свыше тактики. Наиболее предприимчивые и менее запуганные бойцы, уцелевшие во время всей этой передряги, стали образовывать маленькие группки. Обычно каждой такой группкой руководил импровизированный "командир". И группки эти пробирались вперед короткими скачками, переползая от одной воронки к другой, прокрадываясь мимо пулеметов противника и обтекая их, часто продвигаясь таким образом даже на значительную глубину и неся сравнительно небольшие потери».

Так мы обсуждали эту тему: нормальное славянское слово, абсурдно зачумлённое в советском мире.

Забавнее другое - евреи проходят как абсолютно прогерманские силы...

А какие именно размышления?

Как умный человек, Достоевский указывал на единственный верный путь - ассимиляцию. Для чего нужно было оставить азиатскую мифологию ("жидовство") и становиться европейцами.

Галковский в лёгкой шутливой форме (а только она здесь и уместна) проводит совершенно правильную мысль о том, что евреев надо вытягивать из еврейства, и уж тем более не давать им погрузиться вновь в жидовство (в понимании Достоевского), т.е. заново построить гетто со всеми его аксессуарами. К этой мифологии, к своему прошлому (у кого оно было, кто о нём знает на уровне семейного предания) должно быть такое шутливо-ироничное отношение, исключающее всякие "сурьёзные" дискуссии о пятитысячелетней богоизбранности и т.д. Но, разумеется, сами евреи должны как-то это осознать и этого захотеть. С неофитами спорить бессмысленно, тут надо положиться на способность увидеть себя со стороны и понять, насколько всё это смешно.