В этот день Андрей Дмитрич всегда просыпался рано. За рассохшимся дребезжащим окном шумело Садовое кольцо. Из кухни уже доносились привычные утренние звуки. «А она ещё раньше встала,» - подумал Андрей Дмитрич, и факт этот почему-то показался ему неприятным.
Андрей Дмитрич спустил ноги с продавленной кушетки, нащупал бесформенные шлёпанцы, нервно зевнул и встал. Проходя мимо кухни, он заглянул в неё и увидел Лусик Геворковну, сидевшую к нему спиной за маленьким столом, как всегда курившую и что-то писавшую в тонкой школьной тетради. «Проспал, батюшка,» - не отрываясь от тетрадки и не вынимая изо рта папиросы, проворчала жена. «Я быстро,» - оправдывающимся тоном ответил Андрей Дмитрич и юркнул в тесную ванную.
Покончив с утренним туалетом, Андрей Дмитрич прошёл на кухню и сел за стол перед женой. Та продолжала курить и писать. Рядом стояло полное окурками блюдце, а посреди стола – чашка с остывшим кофе. «Налей себе чаю и достань из холодильника колбасу, хлеб между рам,» - не поднимая глаз управляла жена.
Отрезав от холодного батона ломоть и положив на него два кружка "докторской", Андрей Дмитрич задумчиво размешивал в чашке сахар. «Прекрати, ты мне мешаешь,» - затянувшись беломориной проговорила Лусик Геворковна, - «кажется, вышло неплохо...»
- Это заявление для печати? - заискивающе осведомился муж.
- А что ж ещё. Сейчас должна придти Дина и ты его зачитаешь.
Андрей Дмитрич молча наклонил плешивую яйцеобразную голову. Действительно, через несколько минут у двери раздался условленный звонок - два коротких, длинный, короткий, – и в кухню ворвалась Дина. Она достала из сумки диктофон, подключила микрофон и предложила начать запись. Всё сошло удачно, одним дублем. Дина собрала сумку и улетела.
- Можно выходить, - скомандовала Лусик. Андрей Дмитрич нахлобучил серую кроличью ушанку и вышел на площадку.
У подъезда их уже ждали. Демонстративно не глядя в их сторону, чета подошла к кромке тротуара и стала голосовать. Как назло, такси не было. Наконец пустая машина остановилась. «На Пушкинускую,» - приказала Лусик, усаживаясь на переднее сиденье. «Ты как там?» - не оборачиваясь. «Всё в порядке.» Такси отъехала, за ней, как тень, последовала машина наружного наблюдения.
У сквера остановились. Лусик расплатилась по счётчику, прибавив двадцать копеек на чай. Около памятника уже стояли и те, и другие. Подойдя к своим и поздоровавшись с ними, молча встали перед постаментом. Минут пять подождали. «Ну, пора!» - скомандовала Лусик и быстрым движением стащила с непричёсанной головы вязаную пуховую шапку. За ней последовали ещё пять человек. Тут же на них набросились стоявшие рядом люди в серых пальто, стали заламывать руки и тащить к припаркованным вблизи одинаковым автомобилям. «Соблюдайте вашу конституцию!» - успела прокричать прокуренным голосом Лусик Геворковна. На её рот тут же легла чья-то широкая влажная ладонь. Андрей Дмитрич хотел было произнести ту же фразу, но с отвращением ощутил, что к его рту прижалась рука в кожаной перчатке. Он дёрнулся, пытаясь вырваться, но тут же понял, что бесполезно.
На эту сцену со своей холодной декабрьской высоты безучастно взирал русский поэт.