Выхожу сегодня днём на проспект Мира (почем он так называется, по аналогии с какой-нибудь "avenue de la Paix", что ли?), а там какая-то свистопляска: вой сирен, мигание мигалок, городовые в синей униформе и меховых шапках – волнуются, всё время о чём-то переговариваются по рациям, а потом вереница больших чёрных машин разных типов, буквально прорезающая обывательское автостадо. И всё это устремлено в сторону центра. Я смекнул, что это как-то связано с похоронами «великого оружейника», а, придя домой, увидел что так оно и было – начальство возвращалось с «траурной церемонии».
Даже неважно, был ли покойный на самом деле тем, за кого его выдают, он ли придумал эту самую штуковину, или только упростил и адаптировал чужую разработку, или же был просто одним из, но кого более или менее случайно сделали иконой, навешав погоны, звёзды и ордена. С точки зрения сугубо исторической, знать, что и как было на самом деле, конечно, нужно. Но вот с точки зрения идеолого-политической, следует обратить внимание на другое.
Что, собственно, мы видим? Нам предлагается некий «человек-легенда», «национальная гордость и слава», «бесценное достояние» и т.п. В чём же состоит эта легендарность и бесценность, если придерживаться официальной версии? А в том, что человек создал очень удачную систему автоматического стрелкового оружия, т.е. орудия убийства. Много было и до Калашникова известных и даже великих оружейников, но разве кто-нибудь из них провозглашался национальным символом? Кому-нибудь приходило подобное в голову в нормальных странах?
Можно было бы, учитывая советские мифы и комплексы, ещё как-то понять и извинить эти завывания, будь изобретение Калашникова «оружием Победы». Вот, смотрите, сжимая в руках АК, советский воин-освободитель берёт Берлин, штурмует – страшно сказать – Рейхстаг. Но, увы, в то время существовал только немецкий прототип «великого изобретения», ижевский левша только ещё собирался подковать свою блоху.
«Автомат Калашникова» стал оружием и символом послевоенной эпохи – эпохи «противостояния двух систем с антагонистическим общественным строем», «холодной войны», «гонки вооружений», «мирового национально-освободительного движения», т.е. бесчисленного количества больших и малых вооруженных конфликтов по всему земному шару. Интересно было бы подсчитать, сколько жизней унесло применение «автомата Калашникова» во всех его модификациях и адаптациях за годы, прошедшие с момента «запуска в серию» до кончины «великого человека». Миллионы? Десятки миллионов? В любом случае – очень много.
И вот теперь предлагается считать человека, непосредственно причастного к созданию орудия массового убийства, «национальным символом России», воплощением её величия. Этим предлагается гордиться, вокруг этого сплачиваться. Только в безнадёжно растленном уголовном сознании может возникнуть такая светлая мысль. В чьём именно? Тоже не столь уж важно. Главное, что возникла и реализовалась. Путин, рыдающий над гробом оружейника – воистину убийственная аллегория и приговор этому государству. Да они ведь и внешне похожи: рамолик Калашников связывает между собой Путина и другого рамолика, Черненко, в единую линию советской преемственности – неумолимо ведущую на историческое кладбище.
Таковы на сегодня главные «национальные святыни» РФ: труп Ульянова (Ленина) в кенотафе и труп старого человека с ружьём, автоматическим.
P.S. И прекрасная иллюстрация по теме: http://yu-sinilga.livejournal.com/194384.html.
