Никто уже не пишет того, что мне бы хотелось прочитать. Да, понимаю, трудное это дело. Ведь для того, чтобы получилось то, что я хочу, должно одновременно выполняться два условия: 1) это не должно иметь отношения к совку; 2) это должно быть произведением современной русской культуры. Поэтому-то мне и было приятно читать романы Набокова, Газданова, Алданова – но не про Россию накануне, и даже не про эмигрантскую жизнь после, а про жизнь другую и чужую, но в которую помещён русский человек, и даже если его там нет, где всё равно тихо веет русский дух.
С этой точки зрения особенно ценны американские романы Набокова, пусть и написанные по-английски. Героический Тимофей, храбро спускающийся в простоватый, но не без такого же коварства ад, по которому странствуют Гумочка и Ло... А эти его фантазии в «Бледном огне», «Аде», выдумывание Зембли, не то пара-, не то прарусской, т.е. варяжской, страны, холодной и чистой - это ведь ни что иное, как попытка создания идеальной, хрустальной России, какой она могла бы быть, должна была быть.
Отсюда и Швейцария, где снег, ёлки, резкий ветер с гор, но где нет этих фанерных американских домиков с их невозможными обитателями... А почему бы, кстати, не Швеция или даже Финляндия? Слишком провинциально, не говорят по-французски, нелепо коверкают английский? Да и слишком травматично – когда где-то рядом во мгле тяжело вздыхает и сопит неласковая Зоорландия, с «Ленинградом» на месте... Нет, лучше всё-таки не так близко, но при этом оставаясь в доброй старой Европе, и желательно не очень далеко от Парижа.
Вот, что-то такое. Но кто теперь так пишет? Боюсь, что никто. И уже никогда. Всякие стилизации не в счёт. А раз так, то приходится читать старых писателей, преимущественно мемуаристов, снова погружаться в археологические подробности быта, пытаясь абстрагироваться от знания того, что ждало весь этот мир через несколько десятков - если десятков - лет. «Ничто никогда не изменится, никто никогда не умрёт»?
Но лишь совсем ненадолго удаётся не помнить о том, что на самом деле все давно умерли.
